— Так и было. Вера Владимировна встретила меня на улице и стала говорить, будто я у нее отбила кавалера. Я ответила, что считаю ее за сумасшедшую женщину, если она городит подобные гнусности. Тогда она изо всех сил ударила меня по лицу. Это неправда про кавалеров, потому что, судите сами, какие же у меня с ней могли быть общие знакомые. Я вращаюсь среди военных, — гордо подчеркнула свидетельница.
— Так что же в ваших показаниях правда? — спросил Замысловский.
— Все чистая правда!
— Выходит, есть две правды? Вы не усматриваете логического противоречия? Сейчас вы говорите, что ходили к Чеберяковой, а раньше следователю показывали, что этого не было.
— Я была молодая, ничего не знала, могла испугаться, — смутилась девица. — Но сейчас я припоминаю тот случай.
Ее попросили присесть рядом с Верой Чеберяк, но через минуту она вскочила как ошпаренная.
— В чем дело? — Болдырев недоуменно задрал роскошную бороду.
— Господин председатель, примите экстренные меры… Свидетельнице угрожают, — заламывал руки адвокат Зарудный.
— Ой, мамочка! — визжала девица. — Она щиплется! Она мне сказала: «Иди на Крещатик». Я порядочная, не панельная какая-нибудь!
— Пристав, рассадите их, — распорядился Болдырев.
Екатерина Дьяконова продолжала давать показания. По её словам, на следующий день Вера Чеберяк опять пригласила её на ночевку. Она легла на кровать в маленькой комнате. Председатель суда Болдырев, не отрывая взгляда от пышного бюста свидетельницы, пожелал уточнить:
— Вы раздевшись спали?
— Я спала в ботинках, не помню, одетой или нет. Мне ботинки жали, я проснулась и сняла их. Когда я спала, мне представилось, что кто-то стоит. Я нащупала ногой и почувствовало что-то холодное, как труп. Разбудила Веру, но она сказала: «Не обращай внимания, спи».
— Что же, вы и уснули? — поинтересовался прокурор.
— Да уснула, а утром она меня разбудила и сказала: «Пойдем чай пить».
Старшина присяжных робко попросил разрешения задать через господина председателя вопрос, не полюбопытствовала ли свидетельница осмотреть подозрительный мешок, когда пробудилась ото сна?
— Нет, я его не смотрела.
— Почему?
— Не обратила внимания.
Затем белошвейка поведала, что увидела во сне мертвое тело Андрюши Ющинского, завернутое в ковер.
— Приходит ко мне Чеберякова…
— Во сне? — саркастически осведомился прокурор.
— Я ей говорю: «Знаете, мне снился сон, что в ковре завернутым лежал Андрюша в вашей большой комнате». Она говорит: «Пожалуйста, не рассказывай об этом сыщикам. Мне кажется, что у меня будут неприятности. Мне почудилась в окне тень городового. Дурная примета!».
— Тень городового к неприятностям? — под смех зала переспросил прокурор. — Вы утверждаете, что вам известны имена убийц Ющинского. Кто вам их назвал?
— Один человек… мне незнакомый…
— Совсем незнакомый? Тогда будьте любезны опишите его внешность.
— Я не знаю… не разглядела.
— Разговаривали с человеком и не разглядели его лица?
— Он был… в маске.
— Даже так! В маске! И где же вы встретили эту маску?
— Вечером на Брест-Литовском шоссе. Я шла к знакомой, вдруг он ко мне подходит, называет меня по имени и говорит: «Я знаю, что вы бывали у Чеберяковой». Через несколько дней я снова пришла до того же места и опять встретила маску. Он сказал, что Чеберячка арестована, а они хотят пришить сыщика Красовского, полковника Иванова и следователя Фененко, потому как открылось, что хлопчика порезали на фатере Чеберячки.
— Не спросили ли вы: откуда вам все это известно, таинственный незнакомец в маске, и почему вы мне об этом рассказываете на улице?
— Ни, я не спрашивала.
— Маска назвала фамилии убийц?
— Да, он сказал, что резали Сингаевский, Рудзинский и Латышев.
— На предварительном следствии вы наряду с этими фамилиями назвали также Лисунова. Однако он никак не мог быть в квартире Чеберяковой и участвовать в убийстве, потому что как раз в это время находился под стражей.
— Я ошиблась.
— Вы сообщили в виде предположения, что труп Ющинского в течение нескольких дней находился в квартире Чеберяковой, а потом был спрятан в пещере ворами Мандзелевским и Михальчуком?
— Це так!
— Известно ли вам, что указанные лица в это время также содержались под стражей, следовательно, никак не могли вынести труп?
— Я не знала, — потупилась свидетельница.
Председатель, поглаживая окладистую бороду, задал вопрос свидетельнице:
— Скажите, не обращали ли на вас внимание прохожие — вот стоят барышня и человек в маске и разговаривают?
— Он стоял в тени.
— Какая на нем была маска? Вы в маскарад когда-нибудь ездили? Например, на масленице наряжаются в разные физиономии.
— Просто черная маска.
Замысловский задал вопрос свидетельнице, знает ли она жандармского полковника Иванова. Белошвейка утвердительно кивнула головой.
— Вы не были у него агентом?
— Нет. Я просто приходила к нему и рассказывала, что знала.
— И деньги получали?
— Он давал мне на трамвай.
— Сколько давал? Несколько копеек, пять, восемь копеек?
— Почему несколько копеек! — обиженно поджала губы свидетельница. — По три рубля давал, и пять рублей давал.
— Какие сведения вы ему сообщали? Рассказывали о маске?
— Да, рассказывала.
Карабчевский ласково и ободряюще обратился к свидетельнице:
— По поводу маски. Случалось ли вам когда-нибудь видеть людей, которые летают на аэропланах или ездят на мотоциклетах? Вот такого рода на нем был шлем с очками?