Догмат крови - Страница 113

113

— Погоди! — Голубев сел и, охнув от боли в ушибленном затылке, взволнованно заговорил. — Судя по описанию, это Арнольд Марголин, адвокат Бейлиса.

— Марголин?! Из тех Марголиных, которые пароходами владеют? Из миллионщиков? То-то он сулил сорок тысяч за подпись, что я убила Ющинского.

— Марголин предлагал деньги?

— Сорок тысяч как одну копеечку! Слушай! — очевидно, в голову Чеберяк пришла новая комбинация. — Если я расскажу, как меня хотели подкупить, им веры не будет. Я на всякий случай запаслась доказательствами. Они старались скрыть все следы нашей поездки, только не на дуру напали. Погоди-ка…

Чеберяк ушла в хату, быстро вернулась и сунула студенту сложенный вчетверо листок и почтовую открытку. Листок оказался рекламным объявлением харьковской гостиницы «Эрмитаж», а на открытке был вид города Харькова.

— Мужу послала, — объяснила она. — И еще в гостиничном нумере в неприметном месте написала свое имя-отчество и поставила дату. Всегда можно проверить, была ли я в Харькове. Наплачутся они у меня!

Пока она строила планы мести, Голубев обдумывал новый поворот в деле Ющинского. Он не знал, следует ли доверять Чеберяк. Слишком часто она лгала! Студент по-прежнему подозревал, что Вера многое недоговаривает о своих делишках с обитателями еврейской усадьбы. Однако сейчас она сама попала под обвинение. Надо воспользоваться благоприятным моментом.

Студент сказал как можно решительнее:

— Вера! Слов нет, ты припасла увесистый камень для Марголина. Но как ты ни хитра, они все равно отправят тебя на каторгу ради спасения Бейлиса.

Вера Чеберяк помрачнела. Она сидела на крыльце рядом со студентом, машинально складывала и разворачивала гостиничное объявление. Сейчас были отчетливо видны стрелки морщин, разбегавшихся от краев губ, и глубоко запавшие глазницы. Голубев удивлялся тому, что еще недавно лицо этой стареющей женщины казалось ему привлекательным. Он чувствовал ее колебания.

— Решайся! Я не верю, что Женя унес с собой в могилу тайну преступления! Неужели твой сын не открыл тебе, как погиб Андрей Ющинский?

— Родной матери не сказал! — горько вздохнула Чеберяк. — А вот отцу все открыл. Видишь ли, покойный Женька был очень привязан к Василию, хоть он ему только по метрикам отец. Вечно они мастерили всякую ерунду, еропланы разные, нет бы табуретку для кухни починить. После смерти Женьки мой муж ровно умом тронулся. Он и раньше зашибал, а сейчас и вовсе не просыхает. Глушит горилку и Женьку поминает. О том поминает, чего мне самой было невдомек. Женька ему рассказывал, как он под прошлую Пасху заходил к Менделю за молоком и застал там трех человек. Одного он знал — это Файвел, который у Бейлисов столовался. Двое других были виду самого необыкновенного: бороды длиннющие, одеты в черные облачения вроде мантий. Пожилые, один и вовсе старик. Женька божился, что никогда раньше не встречал таких. Вылупил он на них глаза, а они на него, тычут пальцами и переговариваются на непонятном языке, не так, как наши киевские жиды. Женьку разобрал страх, он и деру, даже кринку позабыл.

Но это присказка, сказка впереди. На следующий день к Женьке пришел Андрюша и позвал покататься на мяле. Крутились они вдвоем, дочки мои смотрели. Вдруг откуда ни возьмись появляется Мендель, а с ним Файвел и двое жидов в странных одеждах. Ребятня бросилась в рассыпную. Они знают, через какую дыру удрать, нипочем их не поймаешь. Собрались на дворе, хохочут. Только глянь — Андрюшки Домового нет. Поначалу, конечно, значения этому не придали, подумали, что он убежал через Кирилловскую. А через неделю его труп нашли в пещере.

— Почему же никто из вас не рассказал о людях в странных одеяниях. Женя молчал до смерти, теперь Василий молчит. Ты от меня скрывала, всем врала! — простонал Голубев.

— Кто нам поверит? Ведь муж мой ходил к Фененко еще зимой, хотел открыть правду о двух жидах в мантиях. Только следователь велел ему идти домой проспаться. Ну да, муж был выпимши, принял для куражу! Но выслушать-то его надо было или нет? Вот так-то!

Голубев был возмущен до глубины души. Выходит, следователь Фененко располагал подтверждением слухов о том, что мальчик был похищен ритуалистами. Знал, но предпочел сделать вид, что не знает. Чему удивляться! Достаточно вспомнить, с какой предвзятостью он вел следствие, как он игнорировал указания на ритуальный характер преступления, как допустил по предварительному сговору с ритуалистами, пожар на конюшне, где были припрятаны орудия убийства.

Студент горячо заговорил:

— Баста! Я сегодня же пойду к Чаплинскому и скажу ему: «Немедленно меняйте следователя». В крайнем случае сам телеграфирую Щегловитову. Пусть из Петербурга пришлют честного следователя.

Вера Чеберяк недоверчиво улыбнулась. Наверное, это было смешно: сидит на крыльце юноша, утирает расквашенный нос и раздает обещания от имени прокурора и министра. Но слова Голубева дышали такой убежденностью, что Вера прогнала с лица улыбку.

— Если пришлют другого следователя, мы с мужем обо всем расскажем. Дочка моя Людка тоже расскажет, как евреи гонялись за ними. Расскажет, если я ей велю.

Уже прощаясь с Верой, студент спросил:

— Ты еще упомянула какого-то Файвела, который был вместе с людьми в странных одеяниях.

— Он торговец сеном. Холостой, поэтому ходил обедать к Бейлисам. Он часто балагурил с хлопцами на улице, особенно с Андрюшей Домовым. Говорил, что служил солдатом на японской и знает многих пленных, оставшихся в Маньчжурии. Шутил: надо бы твоему батьке, Андрюша, весточку дать, что у него такой гарный хлопчик вырос, пусть возвращается из чужих краев. Домовой уши развесил, бегал за ним, расспрашивал, куда письмо послать.

113