Догмат крови - Страница 90

Прокурор показал Голубеву снятый на фотографическую карточку текст, отметив фразу, написанную корявыми буквами: «Я Мендель Бейлис не беспокойся на этот человек можно надеичи так как и сам».

— Значит, Козаченко мне правду говорил, — сделал вывод студент. — Деньги, о которых идет речь в записке, без сомнения предназначались для отравления.

— Арестант так все и объяснил. Подполковник Иванов установил за ним неотступное секретное наблюдение в целях перекрестной проверки достоверности сообщаемых им сведений. Филеры проследили, что Козаченко действительно отнес записку на завод. А вот какой ответ ему дали, этого установить не удалось. Сам Козаченко уверял, что на заводе к нему отнеслись с безусловным доверием и со дня на день обещали снабдить ядом. Пока же он в основном проводил время на базаре и вытягивал у жандармского управления разные суммы, поначалу мелкие, а потом стал требовать все больше и больше. Наконец, сегодняшняя история! Подполковник Иванов уже телефонировал мне и сообщил, что не верит в правдивость осведомителя. Кстати, как вам показался этот Козаченко?

— Подонок, конечно, — пожал плечами Голубев, — но ведь для таких дел и нужны подонки.

— Вот-вот! Я тут ознакомился с некоторыми ритуальными делами прошлых десятилетий и вывел одну любопытную закономерность. Всякий раз подручными ритуалистов выступали отбросы общества. До чего тонко придумано! Если такой подручный попадался и давал изобличающие показания, евреи заявляли, что отпетому жулику нельзя верить. Так было в Саратовском деле. Слышали о нем?

— Слышал, но не знаю подробностей.

— Тогда послушайте.

Зимой 1852 года в Саратове один за другим исчезли два мальчика: сын цехового Феофан Шерстобитов, десяти лет, и сын государственного крестьянина Михаил Маслов, одиннадцати лет. Родители сбились с ног, разыскивая детей, но чины градской полиции не хотели шевельнуть пальцем. В участке попросту отмахнулись от цехового: «Сын твой, верно, убежал из дома бродяжничать, потому что он у тебя шалун». Наверное, судьба детей навсегда осталась бы неизвестной, если бы весной, когда вскрылся лед, на волжском берегу не было найдено сначала тело Маслова, а потом тело Шерстобитова. Вскрытие показало, что одного из детей убили ударом по голове, а другого удавили солдатскими подтяжками. Оба мальчика перед смертью были подвергнуты обрезанию.

Возникло подозрение на солдат местного батальона, сплошь укомплектованного евреями из губерний черты оседлости. Следствие установило, что в этом батальоне существовали порядки, удивительные для николаевской эпохи, отличавшейся строгой дисциплиной. Солдаты иудейского вероисповедания спокойно отлучались с караула, неделями не ночевали в казарме, носили партикулярное платье и имели коммерческие занятия в городе. Задобренное взятками военное начальство и градская полиция покрывали их проступки. Впоследствии саратовский полицмейстер был отрешен от должности за систематическое противодействие следствию об убийстве детей, сокрытие улик и представление вышестоящему начальству заведомо ложных рапортов.

— Точь-в-точь Мищук и Красовский, — прошептал юноша.

— Да-с, ничто не ново под луной! Слава Богу, и в ту темную дореформенную эпоху были честные следователи. Кроме них, в работе следственной комиссии принял участие известный историк Николай Костомаров, отбывавший ссылку в Саратове, а позже следственную комиссию возглавил Гирс. Необычной энергии, искусству и неподкупности сих мужей обязано своим раскрытием одно из ужаснейших судебных дел уголовной летописи.

Первым важным успехом следствия стали показания, полученные от солдата Антона Богданова, человека с темным прошлым, вора и пропойцы, переменившего десяток занятий, даже побывавшего странствующим акробатом. Богданов согласился «раскрыть жидовское дело». Он показал, что был приглашен на тайное моление в дом Янкеля Юшкевичера, владевшего лучшей в городе меховой мастерской. В подвале дома Богданов застал нескольких сослуживцев иудейского вероисповедания, а также двух неизвестных ему мужчин в восточных одеяниях. Привели десятилетнего мальчика, судя по описанию, Феофана Шерстобитова. Старик Юшкевичер совершил над ним обрезание, а потом кричавшему от боли мальчику сделали надрезы на спине и шее и в завершении обряда умертвили. Тело обвязали солдатскими подтяжками, чтобы удобнее было нести, после чего за щедрую плату предложили Богданову вывезти труп на Волгу и спустить под лед.

— Я читал, что ритуалистам запрещено прикасаться к телу жертвы. Они всегда используют людей иной веры, — воскликнул студент.

— Да, это обычный прием. Надо полагать, изуверы были уверены в том, что солдат Богданов ради денег и водки готов на любые услуги. Но они не учли, что этот спившийся человек поленится долбить полынью и бросит тело мальчика в кустах на Беклемишевском острове против Саратова. Сделай он так, как ему велели ритуалисты, Волга навсегда унесла бы следы преступления в море.

Вскоре выяснились подробности смерти второго мальчика, Михаила Маслова, причем ниточка привела в тот же подвал меховой мастерской. Об этом после долгих колебаний и сомнений поведал саратовский чиновник Иван Крюгер. Он увлекался восточными языками и из любознательности решил изучить древнееврейский. На этой почве Крюгер познакомился с меховщиком Янкелем Юшкевичером и даже в шутку выразил готовность принять обрезание. Еврей воспринял его слова всерьез. Он много толковал с чиновником о иудейской вере, рассказывал, между прочим, что перед исходом евреев из Египта ангел умертвил всех первенцев египетских, и это стало символом искупления евреев из рабства. Ныне же, разъяснял Юшкевичер, еврейский народ, лишенный прав состояния и всеми гонимый, может найти выход из своего отчаянного положения только принесением в жертву первенцев из семей гоев, как это было в старину. Впоследствии чиновник Крюгер показал: «Этот монолог Янкеля, человека старого и больного, был мной принят за фантастический бред или за то, что он в горячности своей доходил до умоисступления или до сумасшествия».