Догмат крови - Страница 108

108

Бразуль кусал губы от досады. Неужели все так безнадежно и уже ничего не исправить? Может, получится уговорить Сингаевского написать другую записку? Караев, еще не отошедший от припадка ярости, пробурчал:

— Плис еще гаварыл, что надо пришить два шмары, которые подсевают.

— Да, да, — подхватил слова своего друга Сергей Махалин. — Плис упоминал о двух сестрах, которые стучат полиции. Ну, мы пойдем, неровен час нас самих арестуют. Эх, верное дело завалили!

Бразуль остался наедине с Красовским. Пристав что-то соображал, шевеля усиками в такт своим думам. Чтобы прервать тягостное молчание, журналист спросил:

— Э… две шмары, которых подозревает Плис. Вы их знаете?

— Знаю. Собирался вас с ними познакомить, да теперь боюсь, что вы опять напортите.

— Помилуйте, не век же мне извиняться. Неужели встать на колени?

— Ладно! Кто старое помянет, как говориться. Шмары — это сестры Дьяконовы. Они многое знают, но пока плетут о каких-то сновидениях. Так и быть, пойдемте. Наверняка застанем их в Долине Роз.

Долина Роз располагалась в Царском саду на высокой днепровской круче неподалеку от Софийской площади. Давным-давно в огромных оранжереях выращивали экзотические цветы, виноград и персики, а среди кустов были установлены статуи и фонтаны. Потом старые постройки обветшали, и Долина Роз была сдана в аренду садовнику Христиани, устроившему там увеселительное заведение Шато-де-Флер. Вечером клумбы сияли электричеством, гремел оркестр, а на террасе у выгнутой эстрады одинаковые, как черные жуки, господа во фраках увивались за яркими бабочками киевского полусвета. Днем сад выглядел совсем иначе, тихо и сонно; рестораны еще не открылись, по желтому песку аллей лениво прогуливались редкие посетители.

— Дьяконовы белошвейки, но в основном зарабатывают не сиденьем за швейной машинкой, а лежаньем на спине, — объяснял Красовский. — Здесь они фланируют в надежде подцепить клиентов. Ага, вот они! — Красовский нагнал двух девиц под одним зонтиком и крикнул. — Катенька! Ксенечка! Честь имею отрекомендовать: Степан Иванович. Мы с ним друзья, оба москвичи!

— Какие они интересный кавалер! — одна из девиц сразу же продела руку под локоть журналиста и привалилась к нему полным плечом.

Пристав, обняв Ксению за полную талию, ушел вместе с ней вперед по аллее. Бразуль остался наедине с Екатериной, трещавший без умолку.

— Я сёдни гарный сон бачила, шо наша хата сгорела. Проснулась среди ночи такая радостная! Пожар — это к счастью. Опять заснула, приснилось, шо в коровью лепешку ботинком вступила. Это к богатству. А в Москве, говорят, богато грошей! Мы здесь в Киеве бедные, все готовы в Москву податься. А вы простой приказчик али кумпаньон? От какой хвирмы торгуете?

— Галантерейщик, — ответил репортер и протянул нараспев запомнившиеся ему слова из чеховского рассказа о сердечных страданиях приказчика галантерейной лавки. — Стеклярусные кружева по тюлю черные и цветные — самая модная отделка.

Белошвейка закатила от смеха подведенные углем глаза.

— Ой уморили! И где сичас тюлю носят? Сичас платье шантеклер носют. Такая мода у образованном благородном обчестве.

— Где же вам доводилось наблюдать образованное и благородное общество?

— Да уж, представьте себе, доводилось. У Веры Владимировны, чиновницы, собираются дохтура и професоры. Ванька Рыжий, еще Бритый с дружками.

Бразуль усмехнулся, представив себе профессоров по кличке Рыжий и Бритый. Он с тонкой издевкой поинтересовался у белошвейки, какие развлечения в образованном обществе?

— Известно какие! — отвечала девица, не замечая иронии. — Плясали польку, разные песенки пели. Вера Владимировна даже роялю мает. Иной раз — вот умора! — веселые гости носом или ногами по клавишах наяривали… В почту играли, кто кому неприличность напишет. Только давненько мы у Веры Владимировны не были, — вздохнула белошвейка. — Обидела она нас. Раз пришли, а она даже в комнаты не допустила. Предупредила, шобы не ходили туда, там у хлопцев дела.

— Какие же дела?

— Много будете знать, скоро состаритесь. Ваш приятель тоже обо всем допытывает. Угощает нас с сестрой, а сам расспрашивает, расспрашивает. Хитрый! Ой, чего это он один, а где же Ксюха? — пробормотала Дьяконова, испуганно глядя на Красовского, появившегося из-за поворота.

Пристав решительным шагом подошел к парочке.

— Ну, вот что, Катя! — сказал он строгим тоном. — Сестру твою я отослал купить для себя чулки в подарок. А нам с тобой пора серьезно поговорить. Твоя сестра обмолвилась, что ты видела убийц Андрея Ющинского?

— Ой, мамо ридная, шо вы ко мне чипаетесь. Москальская пеня на мою голову. Ничегошеньки я не бачила.

— Видела, видела! Боишься сказать, потому что Чеберячка запугала тебя тем, что донесет о твоем незаконнорожденном ребенке, которого ты задушила и закопала в огороде.

Даже под толстым слоем румян, покрывавших щеки Дьяконовой, было видно, как она побледнела. Бразуль придерживал ее за локоть, боясь, что она упадет в обморок. Между тем Красовский напористо продолжал свой допрос:

— Кого из мазуриков ты застала в квартире Чеберяк?

— Плиса… Ваньку Рыжего… Борьку… — испуганно перечисляла Дьяконова. — Они в комнатах чегой-то делали… Полы мыли… Таз стоял… Тильки нас с сестрой выпроводили.

— В ближайшие после этого дни заходила к Вере Чеберяк?

— Не знаю… не помню… — лепетала девица. — Мы однажды легли спати… тильки среди ночи на нас напал такой страх, шо мы побигли из хаты.

108